Случалось ли вам чувствовать себя неудобно, уличая собеседника в том, что он говорит неправду? Помните то неприятное чувство вины, как будто это именно вы сделали что-то плохое? Почему нам становится стыдно, когда чужая ложь всплывает на поверхность? И чем ещё грозит сотрудничество с личностями, которые любят приврать?
Обычно глобальную паутину лжи распознать не просто. Патологические лгуны фантазируют с таким размахом, что мы до последнего отказываемся верить в то, что можно так завраться. Они отправляют в последний путь своих близких и получают несуществующие премии вовсе не с целью поиметь какую-либо выгоду, поэтому их ложь настолько не логична, что понять их мотивы нам не удаётся. Наш разум отказывается принять тот факт, что можно врать без всякой цели, просто ради привычки действовать подобным образом с окружающими.
Но что нам до чужих вредных привычек? Почему общение с фантазёрами такого рода может не только позабавить, но и сильно навредить?
— недоверие к миру: когда мы осознаём, что нас долгое время водили за нос, пичкая сказками о несуществующих событиях, наш мозг фиксирует сигнал опасности, который настраивает нас на повышенное внимание ко всему, что нам говорят окружающие. Мы перестаём доверять любой информации, поступающей из вне, находясь в состоянии тревоги и боевой готовности, чтобы не допустить повторения своей ошибки и не позволить нас снова одурачить. Через такой мощный фильтр не просочится даже мало-мальски приукрашенная правда. На стражу порядка выступает критическое мышление, способное даже самого уравновешенного человека сделать подозрительным невротиком с параноидальными мыслями. И вместо того, чтобы просто прервать контакты с патологическим лгуном, мы начинаем примерять его маску буквально на каждого знакомого, что мешает нормальному построению отношений с окружающими;
— ложное чувство вины: чаще всего лгуны не терзаются муками совести, потому что просто привыкают жить мистифицируя. А привычное поведение рано или поздно становится для человека абсолютной нормой. Но тому, кто не приемлет ложь и привык доверять своим знакомым, так как сам не позволяет себе подводить и обманывать, уличение собеседника во лжи даётся не просто. Сначала происходит отторжение, когда мы пытаемся оправдать вруна и списать всё на ошибку или недопонимание. Но когда ложь становится настолько явной, что спутать её уже невозможно ни с чем другим, мы начинаем примерять на себя те эмоции, которые испытывали бы сами, в случае уличения нас во лжи. Вот почему нам становится не удобно за другого человека, и мы не в силах сказать ему прямо в лицо, что распознали его хитрость. И то, что мы вынужденно подыгрываем в его авторском спектакле, заставляет нас по настоящему страдать и испытывать ложные муки совести, хотя мы не сделали ничего предосудительного;
— неприятные ситуации: если мы случайно узнаём, что десять красных дипломов, о которых рассказывала подруга, — всего лишь плод её фантазии, мы можем пожать плечами и больше никогда не вспомнить о её глупом обмане. А что случится, если выдумка о тяжёлом недуге заставит нас обратиться за помощью к своему знакомому врачу или даже организовать срочный сбор средств на лечение? Как мы будем выглядеть в глазах окружающих, когда ложь раскроется, а часть вины за эту выдумку бросит тень и на нашу репутацию тоже? Что делать в том случае, когда известие о свободной вакансии заставит нас, оставив прежнюю работу, прийти на выдуманное приятелем собеседование или отправить подругу на вымышленное свидание с перспективным холостяком? Заигрываясь, мистификаторы перестают отделять реальное от несуществующего, так что общение с подобными личностями может иметь очень серьёзные последствия;
— спасение утопающих: лгуны бывают очень приятными ребятами, поэтому, даже уличив их во лжи, мы продолжаем с ними взаимодействовать, пытаясь избавить их от пагубной привычки обманывать. Нужно ли говорить, что тот, кто мистифицирует с размахом, вряд ли откажется от привычного образа жизни только потому, что нам захотелось сделать его лучше. Если бы человек считал, что поступает неправильно, он бы давно перестал это делать, а в случае возникновения сложностей с прерыванием порочной цепочки неправды — обратился за помощью к нам или кому-то другому. Чаще всего патологические вруны оправдывают себя установками из разряда: «все так делают — не я первый», «а зачем они мне верят — сами виноваты, что такие наивные», «я не обязан отчитываться перед другими людьми о своей жизни» и даже «пусть скажут спасибо, что не нарвались на настоящего мошенника»… Так что можно положить ни мало сил на поле боя с чужой привычкой обманывать, потерпеть сокрушительное фиаско и осознать, что потраченное время можно было использовать гораздо качественнее и продуктивней.
Когда воспитание не позволяет нам называть вещи своими именами, мы начинаем искать оправдание для тех, кто в нём вовсе не нуждается. Чем чаще лгун вместо отпора встречает молчаливое одобрение, тем сильнее он убеждается в том, что его интеллект гораздо выше, чем у всех остальных, раз ему удаётся так ловко водить людей за нос. Мы потворствуем лжи, нанося вред не только окружающим, но и личности самого обманщика. Ведь ещё ни одно поощрение пороков не приводило к хорошему результату. Общение с патологическими лгунами заставляет нас разочаровываться в людях, попадать в нелепые ситуации, испытывать чувство стыда, тревоги и гнева. Мы становимся всё более подозрительными, а вруны — всё более раскрепощёнными и беспечными. И если вместо вежливого молчания лгуны получали бы жёсткую критику и отказ от общения, стремительно сужающийся круг приятелей и друзей заставил бы их задуматься о последствиях своего поведения.
Автор текста: Елена Беляева
969 просмотров
